Марк Азов - «Мир приключений» 1987 (№30) [Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов]
Он крепко сжал кулаки.
Он знал: не могут эти фашисты походить на его отца. Он знал: не могут эти мангольды и шаары походить на Леонтия Ивановича или на боцмана Хоботило! Там, под водой, все всегда смутно и бледно, там, под водой, все всегда находится в смутном бледном движении; эти фашисты, они, наверное, похожи на крабов. Они, наверное, плюгавые и косые, и лица у них плюгавые!
Вовка задохнулся от ненависти.
Вовка не мог допустить, чтобы эти фашисты разворовывали его, Вовкину, родную погоду.
2
Он спотыкался, брел среди мерзлых скал.
Если бы не небо, высвеченное звездами, если бы не узкая линия звезд, точно повторяющая все изгибы стен ущелья; он вообще бы не видел дорогу.
Но звезды светили.
Слабо, но светили.
Ориентируясь по их смутной извилистой ленточке, Вовка ступал по камням, по сухому инею, покрывавшему камни, цеплялся за выступающие каменные уступы. Иногда стены почти сходились (“Застряну!”-пугался Вовка), иногда расходились широко — над головой сразу прибавлялось звезд.
Лыков оказался прав. Заблудиться в ущелье оказалось невозможно. Вывихнуть ногу, разбить колено, защемить ступню, это пожалуйста. Но не заблудиться! И не растерять силы в снегу! Снег почти весь выдуло ветром.
“Сколько я иду? Час? Два?..”
Он не знал.
Его подгоняла смутная тревога.
Он не понимал причин этой тревоги, но торопился. И лишь когда на очередном повороте каменная стена вспыхнула на мгновение стеклянистыми чудными кристалликами, будто искрами ледяными плеснули в глаза, понял: смутно, но он видит стену ущелья!
Луна?
Он обернулся, задрал голову.
Если луна и вылезла из туч, висеть она должна за вершиной Двуглавого; свет, смутно заливавший ущелье, шел не от луны.
Он замер.
“Это зарево! Это фрицы все поняли и подожгли склад!”
“Я не успею. Они догонят меня”.
И крепко сжал кулаки:
“Должен успеть!”
“Должен успеть! — сказал он себе. — Должен найти палатку. Я не имею права ее не найти. Я должен подать сигнал бедствия!”
“Нет, — решил он. — Это будет не сигнал бедствия. Я просто сообщу о случившемся в Карский штаб. А сигнал бедствия пусть посылают фрицы”.
Но ему было страшно.
Он устал и замерз. Он потерял счет шагам. Под ногами путался Белый.
— Черт белый!
Пес не обиделся.
Он не мог обижаться на Вовку.
Вместо того, чтобы спать спокойно в Игарке или в Перми, он, Вовка, полз вместе с ним по Собачьей тропе; вместо того, чтобы долбить алгебру в Игарке или в Перми, Вовка вместе с Белым пересекал Двуглавый.
Белый радовался, чуял запах сухарей.
Вовка лез по тропе, он пугался зарева за спиной, а оно разгоралось. Вовка каждой мышцей чувствовал крутизну подъема. Тревожный отсвет помогал ему, бледно высвечивая промороженные грани скал, но лучше бы не было этого отсвета! Вовка и без него нашел бы тропу, Вовка и без него вскарабкался бы по гигантской каменной лестнице, обвешанной со всех сторон ледяными наростами.
Не было в мире места безжизненней и безнадежней Собачьей тропы.
“А мама говорила…”
Вовка вспомнил о маме, какая она была красивая и как, глядя на нее, матросы морщили от удовольствия носы.
Он улыбнулся.
Мама любила рассказывать о Крайночнм. Она говорила: “Обжить остров — это не меньше, чем открыть его”.
“А Крайночнй, он веселый! — смеялась мама. — Еще снег лежит повсюду, еще гоняет по морю льды, а на острове весна. Наст проломишь ногой, под корочкой снега — лужайка зеленая. Будто крохотная теплица. Камнеломка пробивается — зеленей ничего не бывает. Распускаются бутончики полярного мака. Ой, Вовка, там так красиво!”
Вовка невыразимо любил маму.
“Встретимся, не отойду ни на шаг, — решил он. — Так и буду ходить за ней”.
Мама…
Вовка не выдержал, сел на камень.
Белый тотчас, поскуливая, полез носом в карман.
— На! — отдал сухарь Вовка.
Вспомнил: в палатке лежит замороженная пшенная каша. Так радист говорил. Но до каши надо добраться.
Встал.
По ноющим ногам чувствовал: не час идет, не два, больше… Помнил упрямо: его цель — палатка! И слова Елинскаса помнил: “Нам тут тоже невесело”.
— Дойду!
Чем дальше уходил Вовка от метеостанции, тем больше мучила его, подступая, мысль о рации.
Рация…
Было время, Вовка, как все, страшно хотел стать шофером. Крути баранку, гони полуторку по дорогам — перед тобой лежит вся страна.
Было время, Вовка, как все, страшно хотел стать летчиком. Веди машину сквозь грозовой фронт — нельзя не летать в стране Чкалова, Леваневского, Громова, Коккинаки!
Было время, ему, как всем, страшно хотелось стать полярником. Как не захотеть этого в стране челюскинцев и папанинцев! Полярник смел. Полярник надежен и дисциплинирован. Он следит не только за погодой, не только за состоянием неба, льдов, течений, он следит еще и за приборами. Приборы, они как люди — двух одинаковых не бывает. Да и стареют они. Засоряются капилляры, по которым движется в термометрах спирт, испаряется постепенно ртуть из барометров, растягиваются волоски гигрометров. Если ты настоящий полярник, ты должен чувствовать свои приборы!
Но сейчас, на Собачьей тропе, Вовка понял: он пойдет по следам отца. Его призвание — радиодело.
Кончится война, он вернется с победой с Крайночнго и целиком посвятит себя этому благородному делу. Он добьется, что его, как отца, будут узнавать в эфире по почерку.
Раньше Вовка (мама права) бил баклуши. Раньше Вовка (Колька Милевский прав) только развлекался. Потому и не сдал экзамен сержанту Панькину. А ведь мог. Ведь видел Колькину манеру работать на ключе.
Что благороднее радиодела?
Гибнет судно в Макасарском проливе или где-нибудь за Аляской, за тысячи верст от Вовки, а он слышит далекое SOS и тут же передает куда надо: срочно окажите помощь несчастным!
“Пойду в Арктическое, — твердо решил Вовка. — Закончится война, пойду в Арктическое”.
Вспомнил Елинскаса: “Форма… Питание…”
“Только бы кончилась война!”
Звезды стояли над Вовкой. Стены ущелья. Непонятно, сколько впереди километров. Нехорошо тут!
“А на складе лучше?”
Он так ясно представил холодную тьму склада, шорох каменноугольной крошки, запах лежалой муки, он так сильно почувствовал ожидание, заполнившее тьму холодного склада. Да и склад ведь, наверное, уже подожгли… Ноги сами собой задвигались быстрее. Он почти бежал. Не было сил бежать, но бежал, пока не ударился коленом об острый выступ.
